by Robert J. Begiebing

This is the long-form version of the essay, The Environmental Message of the Aliens

A robin redbreast in a cage
Puts all Heaven in a rage.
A dove-house filled with doves and pigeons
Shudders Hell through all its regions.
A dog starved at his master’s gate
Predicts the ruin of the State.
A horse misused upon the road
Calls to Heaven for human blood. . . .
Every wolf’s and lion’s howl
Raises from Hell a Human soul . . . .
The strongest poison ever known
Came from Caesar’s laurel crown.
– William Blake “Auguries of Innocence”

After Rio, the Earth Summit, and the Kyoto Protocol and its revisitation in Buenos Aires, are we finally ready to admit that we can expect little ecological wisdom and political will from national leaders and global conferences? Is it possible that we will have to depend on ourselves for wisdom and will?

It is, of course, an awful lot to expect humanity, in all its frailty, to demonstrate wisdom and will by acting on the central challenge of most religious traditions — self-transformation. We may well be a species ill suited to idealism. But even if we are not up to the timeless challenges of our ideals, we are still confronted by the stark reality of a growing scientific consensus: If we value life on earth, we must change our lives. We human beings must embark on a kind of collective metamorphosis. Yet even in the face of harsh, material realities, we deny and resist.

Given the state of biotic health on land, sea, and air, an objective observer from, say, another planet might be forgiven for assuming that most of us most of the time think like Donald Hodel, President Reagan’s Interior Secretary. We squint up at the sky. “Well,” we say, “maybe we are damaging the earth’s ozone layer, but we don’t have to worry or change much; it’s no problem if we’ll just all agree to wear broad-brimmed hats and sunglasses!” As Barbara Bramble put it at the gloomy end of the United Nations’ “Earth Summit + 5” conference in June of 1997, the slow progress we make represents a “total disconnect in time scale between what is being done and what is really needed.”

I hope to demonstrate, if the reader will indulge me with a little patience, that the best legacy of the nineties, however, may turn out to be that researchers in a variety of disciplines have challenged us to rethink profoundly our whole relationship to the earth. Some startling new convergence is afoot. Those investigators who take a visionary or mythic approach to our global environmental crisis are reinforcing the conclusions of those who take a scientific or materialistic approach. It is as if faith and science might become strange new bedfellows. It is as if William Blake and Isaac Newton were by dire Necessity finally sitting down together – like two aged colleagues who had decided to throw aside their old collegial enmities – in order to confront some wholly new catastrophe under the sun.

Rather than one more dreary “review of the literature,” I want to start with two representative researchers, one from each tradition as it expresses itself in the final decade of our century. Let’s look first at what we might feel most comfortable with, the scientific point of view. Donella Meadows, who is the co-author of The Limits to Growth (1972) and the sequel Beyond the Limits: Confronting Global Collapse, Envisioning a Sustainable Future (1992), wrote a column recently for Timeline Magazine that efficiently sums up the results of her team’s long research. Meadows constructs a dialogue between Economics and Earth – a sort of latter-day dialogue between Body and Soul.

She begins her Dialogue: “The first commandment of economics is: Grow. Grow forever. . . . The first commandment of Earth is: Enough.” Of course she is talking about our current system, our biotically ignorant system, of economics, a system she suggests is merely about 200 years old, a system John Muir termed “the gobble-gobble school of economics.” An arrogant economics that has one rule: “Do whatever makes sense in monetary terms,” as Meadows puts it. Every other conceivable value and priority is negated. An economics that is gleefully ignorant of anything but itself – like an adolescent striking attitudes before a mirror.

“Economics says: Use it up fast. . . . That makes the gross national product go round. . . . Grab materials and energy to make more. Shave the forests every thirty years. Get the oil out of the ground and burn it now. Make jobs so people can earn money, so they can buy more stuff and throw it out. The Earth says: What’s the hurry? Take your time building soils, forests, coral reefs, mountains. Take centuries or millennia. . . .” As Meadows points out, the first rule of Earth is give to the future; of Unconscious Economics, take it now. Moreover, as Beyond the Limits demonstrates, our human populations and material systems grow by a mathematics of exponentiation, by a doubling and redoubling and doubling again that we are astonished to discover when we look at the available data.

Meadows, I begin to understand (though she doesn’t say it outright), is suggesting that we have so far denied Aldo Leopold’s admonition for humanity to be “Thinking Like A Mountain” – like a fragile but complete ecosystem – that we are, on the contrary, “Thinking Like a Cancer.” Of course we might just as readily have evolved an economics of much greater complexity and consciousness. An economics of consequences. An economics of sustainability. An economics of self-examination and ethics.

But we chose not to. We have affirmed only the economics of exploding populations and proliferating earth-waste, of undifferentiated cells, of an entity that reproduces itself exponentially out of itself, or out of something driving it to so reproduce. Thinking like a cancer.

When Leopold coined that phrase “thinking like a mountain,” he had been using the example, still relevant and symbolic, of extirpating predators off mountains in the Southwest. “I have watched the face of many a newly wolfless mountain, and seen the south-facing slopes wrinkle with a maze of new deer trails. I have seen every edible bush and seedling browsed, first to anemic desuetude, and then to death. I have seen every edible tree defoliated to the height of a saddle-horn. Such a mountain looks as if someone had given God new pruning shears, and forbidden Him all other exercise.” And then of course the deer herd begins to starve, dying as any over-consumptive species “of its own too-much.” Even the farmer, the cowman who cleans his range of wolves, has failed to realize that he has taken over “the wolf’s job of trimming the herd to fit the range.” His inability to think like a mountain leads to “dustbowls, and rivers washing the future into the sea.”

In Beyond the Limits, Meadows and her team collected massive documentation from disinterested scientists (non-partisan, non-nationalistic) from around the globe, demonstrating the results of our own “too much”:

• world populations are about to double in forty years,
• merely in the last twenty years industrial output grew by 100%,
• because of waste and inequitable distribution of food and wealth 500 million to 1 billion people are chronically hungry,
• 13 million people die every year of causes related to hunger (that’s 35,000 deaths per day, most of them children),
• global water resources will run down to crisis limits at our current rates of doubling (i.e., exponential) demand in about 30 years, in U.S. waters alone fourteen major fish species are so seriously depleted as to require, variously, from five to fifteen years to recover if fishing stops completely,
• half of the global forest loss occurred since 1950,
• the U.S. has destroyed 85% of its continental primary forests and China 75% of its forests,
• half the original forest cover of the tropics (containing 50% of all global species) is gone,
• independent biologists’ estimates of species collapse range from 10 to 100 per day,
• every single ton of the millions of tons of waste produced by consumers produces 5 more tons at the manufacturing stage of the stream and 20 more tons at the resource extraction site,
• such greenhouse gases as methane and carbon dioxide are far higher than they have been for 160,000 years,
• every day 3 to 5 new chemicals enter the marketplace and 80% of them are not tested for toxicity, just as toxicology data are unavailable for 99% of the 65,000 industrial chemicals now in regular use,
• and, finally, 90% of the hazardous wastes are generated in the industrialized world.

When we hear such data, who among us is not tempted to go into denial. It almost becomes understandable why some would turn to cults or other escapism, just as some would turn even to terrorism.

Who among us, moreover, has the continuing strength to fight, often alone, not just for clean air and water or economic equity or the rain forests, but for nothing less than the de-commodification (if I may coin a word) of the world, of every material resource and living being in it?

The forces arrayed against any individual with a different vision, a vision opposed to global market economics, are enormous, but tragically these forces come from us. Is it any wonder, then, that a more mythic (is it too much to say millennial?) vision was struggling to find expression by the 1990s? And here I want to introduce my second example, a researcher from an opposite tradition – a tradition of psyche, of vision and soul. Dr. John Mack, author of Abduction: Human Encounters with Aliens (1994), and my second researcher, incidentally recommends Meadows’ Beyond the Limits as a “well-researched” depiction of the destructive consequences of our habits of consciousness.

I want to suggest that we might view Mack’s and Meadows’ books as parallel texts from this last decade, as two different approaches to the same problem. The former is a philosophical-visionary approach, the latter a scientific-materialist approach. The striking thing is that they both arrive at the same conclusions about our ecological crisis and about the causes of that crisis embedded in modern culture. We might even say that Mack’s mythic narrative emerges in spite, or because, of our denial of the data and science. No challenge to transform ourselves is more strange and potentially more unsettling than this Harvard psychiatrist’s clinical examination of what is popularly known as “the abduction phenomenon.” And surely no one has taken greater professional risks than Dr. Mack.

Of course Mack’s Abduction might be just one more case of conglomerate-publishers cynically pandering to what they see as the ignorance and superstition of the masses. But I think we might do better to look at Mack’s work – at the visionary warnings of his patients – as simply one more in an ancient and honorable line of mythic narratives of transformation. The stories Mack’s patients bring to us are above all reminders of human arrogance and hubris. We are a global species with enormous pretensions. But we are also a species that has managed to devote the last three centuries of this millennium to a process of separating biosphere from ethics.

I can’t of course reproduce here the scores of case histories documenting the repeated essential narrative that emerges from the hundreds of pages in Mack’s book. Readers can read the book and judge for themselves. Suffice to say that again and again patients speak of a penetration by “other presence and consciousness,” a journey outward, and a revelatory (often aerial) vision of the earth in ultimate catastrophe. The abductees’ revelations are apocalyptic, biblical: images of volcanic eruption, towering and thundering surf, global warfare, toxic heavens, shifting plates, the “Earth shuddering in anguish, crying, weeping at the stupidity of humans losing contact with the inner soul of their being.” One of the alien figures tells a young man, “Listen to the earth. You can hear the Earth. You can hear the anguish of spirits. You can hear the wailing cries of the imbalances.” You can hear the wails of the dying, the cancer-stricken.

Out of the messages his “abductees” bring to us from their trials and adventures, Mack identifies four patterns of our destructiveness: 1) corporate acquisitiveness, 2) economic injustice, 3) “ethnonational” violence, and, above all, 4) “ecological destruction on a scale that threatens the survival of the earth’s living systems.” Such patterns are getting harder to deny every year.

There are several possible explanations for the extraordinary visitations between human beings and something Other that about a hundred of Mack’s patients describe. (And there are thousands of people with similar experiences whom Mack has of course not examined clinically). Are they all, as humorist Dave Barry would say, making this up? Is this a vast, cross-cultural fraud of epic proportions?

Or, a second explanation, is Mack dealing with a mass psychological, even religious, experience – the archetypal imaging of the collective unconscious with striking similarities for scores of people in different places and from different backgrounds? Or, finally, is something more real happening – a phenomenological event we ought to be heeding? “Yikes, Ma, even ET’s are environmentalists!” There are more things in heaven and earth, Horatio . . . .

Frankly, I don’t see why it should really matter whether we are witnessing mass fraudulence, collective psychological imaging, cosmic visitations, or something else still. Or, I should say it matters only slightly what the source is of a particular truth being revealed. For whatever reason, and from whatever source, perhaps we are in need of the revelation being offered. For thousands of years the deepest truths, and humanity’s moral truths in particular, have been embodied in fictions – in parables, myths, epics, and allegories, and in poems, novels, and theatrical dramas from ancient amphitheater to modern movie theater. The real issue we need to consider is the transformative vision being offered. The subsequent and very real question (the lives of future generations and millions of species depend on it) is: What should we do with the vision?

The answer may lie in the most significant dimension of the revelation. More than any research he has undertaken in his career, Dr. Mack reports that his investigation of abduction phenomena has led him to challenge the “consensus reality” he himself had so long embraced and indeed practiced in his clinical endeavors. The whole “Western, Newtonian/Cartesian, or materialist/dualist scientific paradigm,” Mack believes, is now being challenged. We have cut ourselves off from a universe that, as world religions have so long taught, contains intelligences beyond our material realm. Even for those rationalist readers who could never accept such a formulation – religious or otherwise – the prevailing message Mack discovers in most abduction experiences should give anyone pause. The repeated warning is as follows: It is our very world-view, our separatist materialism, to coin another phrase, that lies behind most of “the major destructive patterns that threaten the human future.”

More, the collective abduction experiences are reminding us that revelation comes not only to those who seek it. On the contrary (and this too is a religious tradition) it can knock on any door at any time. We live in a universe that, perhaps, will not allow us to exempt ourselves from participation in it; will not allow us to exempt ourselves from our deeper humanity, and certainly from our moral (that is to say global, spiritual, and ecological) obligations. If we have spent several centuries contracting human consciousness to reap the enormous material rewards of technology, capital, and industry, could there not by now be something in us or outside us (or both) that is pressing for an expansion, perhaps a renewal, of human consciousness?

As we read the stories, the journeys and quests, of Mack’s patients, we can not help being reminded of the willing and unwilling heroes of old – traveling among gods and demons, descending into underworlds and ascending into heavens, to return with “the boon,” as Joseph Campbell called it, the prophetic utterances, of larger consciousness. Are those of us who live in technologically developed, materialist cultures, especially, being confronted not only by a new scientific paradigm but a new ontological paradigm (what Mack calls “ontological shock”) as well? At the very least, as his patients repeatedly report, whatever has happened to them is something beyond mere cognitive process; it is something that reaches deep into their emotional and spiritual lives, changing perceptions of themselves, the world, and their place in the cosmos.

Moreover, is it possible for non-abductees (like you and me, reader) literally to have something of the view of ourselves and the earthscape that alien visitors, especially if they were to come from other solar systems and galaxies, would have? Our astronauts certainly have had something like a transforming perspective. Following the Apollo 11 landing on the moon, for example, Buzz Aldrin wrote a monograph with his minister Dean Woodruff entitled The Myth of Apollo 11: The Effects of the Lunar Landing on the Mythic Dimension of Man. Here Aldrin argues that we need not more science and technology alone, but “cultural symbols” by which we can live, an through which we can embody the “experience of the whole.” Most of us flying in and airliner or private plane could have such a view if we looked out the window consciously.

In fact, I was reminded of this possibility by an article entitled “A Hawk’s Eye View,” which I came across in the same issue of Timeline where Meadows’ dialogue between Earth and Economics appeared. The author, a helicopter pilot named Richard Rathbun, describes the revelatory view from above. In the realm of birds, as Rathbun puts it, the world looks “more like a system of relationships.” Once removed from ground-level, he no longer sees merely the linear strips of roads and paths, but the “more spatial, more contextual, more related” actualities of human interaction with the landscape. Freed from “our earthbound ways of seeing the world and ourselves,” he feels compelled to contemplate “the consequences of our species-centered view.” Consequences. Another name for ethics.

“From the air, a pattern emerges,” Rathbun writes. “Every desirable place draws people. . . . Now it seems we are even taking the less desirable places. We establish a foothold and from there things grow. You can see this most clearly flying at night. Because of the stark visibility of the lights and the patterns they portray, you can see how our intrusion develops. . . . The lights look like a strangely beautiful cancer, spreading out along the veins and arteries of roads and highways.” Rathbun has seen from above the same pattern in his own bioregion – San Francisco Bay – as he has seen in Brazil, Mexico, Nepal, Kenya, Oregon, Montana, and South Dakota. Even in the Sahara, he saw that traditional, nomadic peoples replicate the pattern. Population and cattle grazing are so dense around rare African wells that no new trees or grass can gain a foothold during drought periods. The Sahara takes over pastureland at the rate of about a thirty-kilometer leap every year.

But we busy human beings don’t really notice such changes from the ground. Things seem pretty normal, Rathbun points out. Time unfolds in our linear way; growth occurs bit by unnoticeable bit. And Growth Is Good. “It all seems normal and benign.” But the birds, he assures us, know otherwise. From the birds’ perspective, surely a kind of “alien” perspective, another pattern is obvious. The people Rathbun takes up into the sky often begin to wonder about consequences.

Meadows’ description of economics reminds me of Rathbun’s flights over the central California coast, when he veers off into relatively untouched areas. “Some days, as a meditation,” he reports, he listens to beautiful music in his helicopter as he escapes “the grip of the city, climbing out over the windy hills toward the coast. This is steep, rugged country. Topping the hills, the land opens up, and the ocean takes over the horizon. The lack of roads chokes back the chokers, and there are more cattle than people. The red-tailed hawk still owns this territory. One sees deer, coyote, bobcat. It is beautiful. . . . Wild and untamed and very alive. Here it is still dark at night. But the humans are coming – unless we decide not to.” Unless we decide enough is enough. Unless we begin to think like a mountain.

In the spring of 1997 as I read of Rathbun’s flights over California, I was reminded of my own trip to California that April, a sorrowful trip all the way from New Hampshire where I live. I recall driving up from Big Sur with my mother and three sisters. We had been exploring that rugged, sublime coast for a place to scatter my younger brother Richard’s ashes. Many years ago he had lived in Big Sur for a time, and he always returned when he felt in need of regeneration. Once he and I hiked redwood forests where he showed me great rusting hulks of abandoned engines used a century ago to haul massive trunks out of the woods. But he also showed me the giant ferns that endure the dance of butterflies when the sun breaks through. Another time when I was visiting California, we hiked those coastal mountains, where the seawind sweeps up the grassy hillsides and blow-dries the sweat off your body and out of your clothes. Where you look down thousands of feet to the wild Pacific below.

Driving back from Big Sur in the spring of 1997, my mother and sisters and I felt relief for the first time since we came together to arrange for my brother’s memorial service and disposal. We felt relief because we had finally stumbled onto a place that my seventy-five-year-old mother could walk to, less than a hundred yards in on the eastern side of Highway 1. Here we found a stream cascading in a true forest glade, an opening in redwoods. Ferns abound. Green plants of all kinds, many I do not recognize, spread within and up along the sides of this canyon whose stream leads under the highway down a steep ravine to the Pacific. My sister Suzanne, ostensibly the least spiritual of my sisters, swears she had an experience upon finding the trail to this spot, for it was she who found it. She heard my brother, in his unmistakable growly voice, say, “Ahh, little sister, this is the place.” No one else heard the voice, but even before she told us about it we were all convinced immediately that it felt right. It felt like Richard.

At his packed memorial service, the priest my mother arranged for had been delayed, so some of us had to get up – sisters, cousins, friends (there were scores of old pals) – and painfully speak our personal memories of Richard. They were authentic and poignant memories, all of them. He was a man whom many loved, but he was an outsider to the system – a glazier by trade who drank himself to death when he lost his job due to injury and then lost the woman he loved. As one of his best friends said, “Richard was a man born about a hundred years too late.” I would have said about two hundred, but I, we all, knew the friend’s truth. My brother was more at home in Big Sur than anywhere else, save perhaps the Sierras where he went with his buddies on fishing trips.

But then as Suzanne drove the car north, I noticed a hawk, perhaps one of Rathbun’s California red-tails? It seemed to accompany us. We were astonished because just as we were leaving the site where we had decided to spread Richard’s ashes once the funeral home gives them to us, I looked up over the roof of the car and a great hawk circled above the very ravine we had chosen. “I can’t help feeling that’s Richard’s spirit,” the same sister who heard the voice says when I point out the hawk. “That this is the spot, and everything’s okay. He’s telling us.” For a while the hawk flew along the coastal road above the car, while we watch amazed. Finally it veered off over the ocean like a pilot dipping his wings to his kids below at an air show.

I don’t know what to make of it; I try not to say or think much about the hawk. Talking about such experiences one starts to sound a bit loony, like one of Mack’s patients. But the point is that I felt the cancer as we entered Carmel again and then Monterey – the burgeoning population and ceaseless development, the crowds, the glib suntanned shoppers, the convenient malls, the packed highways, the high-density housing, the water-crises and diminishing aquifers. The cancerous culture of unchecked, exponential growth. The culture my dead brother loathed. This is a feeling I recognize from my experiences of driving down Interstate 89 when I’ve spent a few days in our family camp among the old hill farms of Vermont, three miles off the paved roads and up an old carriage path. What we human beings have wrought is wrong, deadening, alien to the best spirit in ourselves. And we know it. But perhaps now we need some apocalyptic revelation to be reminded of it. We need that perspective of the Other. We need something much larger and more threatening than ourselves to be able to see again, to be able to think like a mountain, rather than like a cancer.

Are we at the point where something larger has to come to us, or into us, and transform us – by vision, by fear, by whatever it takes? Maybe our minds and souls are responding finally to this deep need. Maybe Mack’s patients are instigating not quite a classic dialogue between our bodies and our souls, but a dialogue between our best and worst selves.

We have been avoiding the “land ethic” Aldo Leopold propounded a half-century ago. “We abuse land because we regard it as a commodity belonging to us. . . . When we see land as a community to which we belong, we may begin to use it with love and respect.” Each of us is a member of an ecological community that includes soil, land, water, plants, and animals. To abuse any part of the community for self-gratification or self-indulgence or even for mere convenience is not only anti-ecological, it is anti-survival and therefore anti-social behavior; it is bad citizenry. It is, in a word, unethical.

The extension of ethics to the land, to our “land-relation,” in Leopold words, is “an evolutionary possibility and an ecological necessity.” We have in our long evolution as civil beings developed, first, an ethic between individuals and, later, between the individual and society. But we have balked at taking the next step, an ethic of our relation to land that is as far evolved beyond commodity or chattel relationships as is our modern ethic of anti-slavery. It is not an easy evolutionary leap, Leopold knew. Much is being demanded of us. “No important change in ethics was ever accomplished without an internal change in our intellectual emphasis, loyalties, affections, and convictions.” Everywhere around the globe we human beings are being asked to transform our whole world-view, which is wholly, disproportionately, cancerously economic.

Leopold again: “a system of conservation based solely on economic self-interest is hopelessly lopsided. It tends to ignore, and thus eventually to eliminate, many elements in the land community that lack commercial value, but that are . . . essential to its healthy functioning. It assumes, falsely, I think, that the economic parts of the biotic clock will function without the uneconomic parts.” This is the lesson at least as deep in our own English-language tradition as Wordsworth, Thoreau, and, earlier in our own century, Rachel Carson and Leopold himself. Yet we have chosen to ignore the fathers and mothers of this new ethic. We have dutifully strapped on our blinders and cast our lots with the manufacturers and millionaires, hoping we too might glory in such material wealth, or at least in the golden crumbs falling from their tables.

The question keeps returning then: are we somehow (even in a nomadic state) destined to think like a cancer? Is our industrial and post-industrial system in the developed world simply a product of something disproportionate and cancer-like in our deepest, primitive being? Or is it the system that is now out of control by some mistake or overloading ( or to use the term Meadows borrows from William Catton, Jr., “overshooting”) the carrying capacity, a system that may still be correctable if we change in fundamental ways – change our thinking, behavior, dreams, desires?

We Americans, at least, are so totally immersed in a powerful and seductive Business Culture that we often blame the government or the messengers (the concerned scientists, alarmists all) for the various fixes we are in, whether local, national, or global. We want to say that the only inhibitions for responsible corporate behavior are those terrible government regulations. But if we insist on allowing prices not to reflect social and environmental costs (what economists call “externalities”), if we weaken our regulations so that they can be bought off or finessed, if we continue to reward businesses that (like bloated infants) get someone else (taxpayers) to clean up their messes, if we are more obsessed with our stock prices than our stock of wild plant and animal species (whose biotic health and chances of survival reflect our own), it may be high time to stop our old habits of thought long enough to re-examine the American and increasingly global Business Culture we by now so thoughtlessly accept and evangelize. It may be time to listen to some Alien Messenger from within or without. But who could be more alien now (whether scientist or visionary) than a Thoreau, a Leopold, a Rachel Carson, or a Meadows?

Can any of us really know whether it is even now too late? Meadows and her co-authors argue for the possibility of healing, sustainability, and development (as opposed to mindless growth) if we act radically and promptly, if we can marshal the required “maturity, compassion, and wisdom.” They provide examples of individuals and corporations acting with maturity, and in some cases saving money as a result. They provide a flexible, broad program of restructuring, and the first order of restructuring–the key to social and personal transformation–is information, changing the “information links” and “flow” from the current system.

The corruption of information links is an essential element of our problem, and it is the very subject of another book, The Heat Is On (1997), by Pulitzer-Prize winner Ross Gelbspan. As if to reaffirm the point Meadows makes early in the ’90s, Gelbspan unearths and scrutinizes the propaganda campaign waged by OPEC governments and fossil fuel companies (propaganda which, as Gelbspan convincingly details, was swallowed whole by the news media) to discredit the scientific consensus on global warming. Never mind that 2,500 scientists of the United Nations Panel on Climate Change have issued massive, science-based warnings to governments around the globe. The fossil fuel lobby by its own testimony, in a 1991 planning memo, revealed its determination to “reposition global warming as theory rather than fact.” They began by paying off a handful of toady academics to dispute the scientific panel’s findings and present their minority view before Congressional committees, as if they represented the principles of balance and equal time. Congress and the mainstream press bought the greenhouse skeptics’ story-line. And they bought it all the more readily for the added activity of industry front groups with titles like “The Information Council on the Environment” specifically formed to spread further disinformation and create the appearance of uncertainty among scientists. (Isn’t it telling, by the way, that the insurance industry, whose profits are threatened by climate and weather change, now lobbies for reduction of greenhouse gasses?). Like the aging tobacco giants no one really believes anymore, the fossil fuel lobbies are now taking their turn at mis-educating the Congress, the news industry, and the public. Must we accept their “educational” program?

Such disinformation and “brownlash,” as Paul and Anne Erlich have called it in their own massively documented book The Betrayal of Science and Reason (1998), is why Senate leaders and White House aides declared the tentative agreement in Kyoto Dead On Arrival well before it arrived in 1998. And they can get away such arrogance because although, according to a New York Times poll, 65% of the American people believe we should take steps unilaterally to limit our own greenhouse gas emissions, only one percent of Americans believe the environment is the most important issue facing us. And business, labor, and agriculture campaigned hard to defeat the Kyoto Treaty. As Senator Joseph Lieberman told John Cushman of the Times, the presence at Kyoto of big corporations with revenues larger than many of the countries attending, of the labor unions with more members than some nations’ armed forces, and of industrial trade associations with headquarters more grand than embassies, made the conference look “as if a large chunk from the capital has been transported from Washington to Kyoto for two weeks.” And the Global Climate Information Project, an industry coalition, spent tens of millions of dollars on anti-treaty advertising to scare Americans with warnings of economic hardships and disasters. Apparently such advertising works; so far we seem to be afraid of change, or afraid to demand change.

As Leopold argued two generations earlier, and Meadows did so recently, we need qualitatively different information and education; we need to know the data and the trajectory of our current behavior and growth. How else will we be motivated to change and act wisely? Social sustainability and biotic equilibrium, Meadows and her co-authors argue, are attainable. I can’t help believing that we need a public discussion, finally, of the program they outline at length in their final chapter, a program they summarize under five headings: Visioning, Networking, Truth-telling, Learning, and Loving. The revolutionary goal is sustainability. And “information is the key to transformation.” I want to believe we have it in us to change.

And there are other voices of hope we might turn to for solace. One is Jan Tinbergen, Nobel Laureate economist. Writing of Meadows’ book, Tinbergen says it convinces us that “sustainable development, a clean environment, and equitable incomes can be organized.” For this Nobel economist, at least, Meadows’ work reveals “the consequence of our failure to understand the limits … of natural resources” – that “the highest present incomes” can not be maintained and “market economies are obviously in need of some intervention in order to provide public goods, to avoid too much inequality, and to approach sustainability.”

Another hopeful voice is Dr. Willis Harman, President of the Institute for Noetic Sciences: the science of transformational potential in the human mind. His speech to an audience of the Center for the Evolution of Culture in 1996 emphasized, in language not unlike Dr. Mack’s, our current limits of thought and the signs that we may be preparing to transcend those limits.

Our chief limitation, Dr. Harman argues, is that we are not yet serious enough about planning for the future — our children, our grandchildren, and the generations to follow. Either we approach problems at a merely superficial level or we approach merely a part of a problem when a holistic approach is required. (The level of dialogue in the 1996 presidential campaign is one of his examples of our superficial and partial thinking). Harman sees, however, the beginnings of a global dialogue that is challenging our most cherished assumptions — most of which sound to me like the assumptions of a global Business Culture and its simplistic (that is to say willfully ignorant) vision of economics. The force for transformation, Harman believes, is a growing sub-culture of spiritual, ecological, and feminine values that are beginning to challenge our old materialist-economic values. In part, this subculture is beginning to emerge as a force around the globe because it is getting more and more difficult to fool ourselves that our problems are local or soluble by a little better management or a little more technology. Instead, we are being forced to admit by a growing mountain of evidence that “there seems to be an interlinkage of problems [social, political, environmental] that get progressively worse.” Harman’s hope is that our species will begin to listen to this other voice and deeper vision of the world, its resources, and our place in it.

Can any of us say whether we are now capable of realizing (before catastrophe forces us too late to realize it) the potential Willis Harman sees in us? Probably not. But without hope, we’d simply continue our denial or give up. And before long what would be left to us but to end up dancing and fornicating in the streets like the soon-to-be victims of some medieval pandemic. Yet this time Death will not be borne on ships and rats from afar. The plague will be of our own making, the result of our failure of vision, of the failure of several generations now to attend to any consequences beyond themselves, beyond their own moment, beyond their material benefit and convenience. It will be, in the purest sense, an ethical failure.

Yet it seems also important to be clear that there is always a danger pursuing false gods and prophets as well: that we careen off into another disproportion, into cultism and utopianism, toward Never-Was and No-Where. Flying away, as it were, out of our bodies and therefore out of our tougher responsibilities to the living here-and-now, to each other, to the earth and its entire still-viable species. It is a kind of fanatical quietism that some religious traditions may at times lead to. Yet is anything more amoral than fanatical quietism in the very teeth of destruction? That is, I think, the warning example of the Heaven’s Gate suicides during the convergence of the vernal equinox, a partial lunar eclipse, and the Hale-Bopp comet in the spring of 1997. If, like such cultists, you believe that your leader is the living Messiah, or even if you believe you have God’s e-mail address, and if you add to that a strange and literal mix of extraterrestrial show-biz and web-chat, you are already mixing the vodka and phenobarb cocktail for yourself and the rest of us. And probably for most of the species on this planet as well. Through your fanatical quietism and escapism. Through your denial of your body, your here-and-now humanness, your animal connections to the biosphere and to every creature great and small within it. The solution, if there is one, certainly is not in the denial of our bodies and our connections to terrestrial nature. Nor is the solution to be found in the glinty-eyed righteousness of flesh-denying fundamentalisms. Any way out will have to come through the humble admission of our bodies, of the body’s essential, unavoidable, and therefore ethical connection to the earth.

But it is hard to blame people for going into denial or desperation these days. We are in desperate circumstances, after all. At rare, lucid intervals we look at our own cancerous disproportions and we feel like aliens indeed, aliens in our own landscape. We wonder: When and how did all this happen?

Perhaps, after all, this is the message of the voices Dr. Mack brings to us – from wherever they arise. “The result of all these experiences for abductees,” Mack reports, “is the discovery of a new and altered sense of their place in the cosmic design, one that is more modest, respectful, and harmonious in relation to the earth and its living systems. Emotions of awe, respect for mystery and nature, and a heightened sense of the sacredness of the natural world are experienced along with a deep sadness about the apparent hopelessness of the Earth’s environmental crisis.” Think, the alien voices are telling us, like a mountain.

Because of capital and industrial forces put in motion two hundred years ago, because of our own limited, linear experience of those forces and their contemporary instrumentalities and impacts on our lives, we are now denying our own highest principles and traditions; we are failing ourselves as well as others; we are capitulating to our worst potential – to every childish greed and self-centeredness, to every manipulated adolescent-consumer impulse, to every condition of self-indulgent blindness. We no longer even know just where we are and how we fit into larger schemes – biotic, spiritual, cosmic.

As Bill McKibben put it in a 1997 op-ed piece in The New York Times entitled “The Earth Does a Slow Burn”: “If we were looking through a telescope and seeing the same things happen on some other planet we would find it bizarre and fascinating. If someone’s watching us, they’re doubtlessly bewildered.” Despite the magnitude of the changes and the scientific evidence, McKibben says, our responses have “been feeble.” McKibben suggests forcing our leaders to convene on the crumbling edge of the West Antarctic Ice Sheet to get them moving. But it would of course be up to us to send them there, even in a metaphorical sense. Will we? Not if we don’t first change ourselves.

Not if we keep going as we are. If we look at the history of the growing scientific consensus on just the ecological issue of global warming alone, ignoring all others for the moment, we see a perfect single example of our patterns of denial for decades now. Individual scientists picking up indicators for years got together finally as early as 1979 to issue a National Academy of Sciences report on the dangers of humanity-induced, significant climate change. And by 1985 the United Nations, the World Meteorological Organization, and the International Council of Scientific Unions sponsored a conference and report making similar warnings. By the beginning of this final decade 49 Nobel prize winners joined the 700 members of the National Academy of Sciences to emphasize their consensus that we are dangerously amplifying the Earth’s natural greenhouse effect. Worse, their estimates were that significant, effective reductions of emissions could still be made at a relatively “modest cost.” Our failure to do so, the scientists warned, “would place stresses on natural and social systems unprecedented in the past 10,000 years.” These warnings were repeated again and again, but the scientific consensus is not getting through to us. Whose countervailing messages are getting through, and why? What is feeding our denial and displacing the scientific consensus with contrary information? Who is glibly assuring us that “the evidence is not all in yet,” that “oh, surely, things are not that bad”? Those are questions we had better begin to answer for ourselves.

For Dr. Mack, the abduction phenomenon invites us to participate in nothing less than an evolution of consciousness precisely because it defies the limits and paradigms of our current astrophysics and psychiatry. And we should not take that defiance of the norm, Mack argues, as grounds to negate the urgent, transformational imagery his patients report. Nor does such defiance negate the power of the regenerative myth (in the old, respectful sense) these patients seem, through Mack, to be telling all of us. The “alien beings” stand like Blake, Wordsworth, Lawrence, Carson, Leopold and a minority of other sons and daughters of Western culture (outsiders and renegades all) on some distant, more life-affirming shore of our humanity. You can almost see them still looking at us, shaking their heads in puzzlement at the “damned human race” – at our choosing not to think like a mountain, but like a cancer, choosing, in Mack’s words, “aggression . . . and mindless or gratuitous destructiveness.” The Other voices bear a hard lesson to Mack’s patients – to all of us – about the necessity of ego-death, or at least ego-restraint, in our currently constructed consciousness.

Our choices now seem to be between acceptance of oneness or continued imbalance, disproportion, and collective insanity; between humility and harmony or continued disharmony; between corrective action or continued betrayal and destruction; between continuing to view the earth and all its resources as nothing more than a market or viewing it “as the jewel in the crown of our being . . . and the place where we experience our connection with a cosmic Source,” as Mack ultimately phrases it.

Mack is no innocent, however; he fully acknowledges the forces – psychic and physical – arrayed against any transformation of consciousness. “Huge corporate, scientific, educational, and military institutions consume many billions of dollars of material goods and maintain, as if mindlessly, a paralyzing stasis that is difficult to reverse. . . . But there are psychospiritual vested interests that resist change and that are perhaps even more powerful than these material ones, . . . . [which] might explain why it is the intellectual and political elite in our culture that seems most deeply wedded to perpetuating the materialist view of reality . . . . For it is, to a large degree, the scientific and governmental elite and the selected media that it controls that determine what we are to believe is real, for these monoliths are the principle beneficiaries of the dominant ideology.” It is our obsessive materialism, as much as our “human greed,” that is at the root of our destructiveness, the impetus to think like a cancer. The impetus, if you will, for the biotic, social, and spiritual failure – so far at least – of “the human experiment.”

The question remains: Can we transform ourselves? As I have suggested, there are many like Meadows who think we can. But there are more who think we need not transform ourselves, that we can continue pretty much as we are. All we need is a big hat and sunglasses.

And there are others who confess skepticism about our species’ collective courage, about our resolve to change fundamentally, before we are confronted with a debilitating biotic correction or utter collapse. There are others, in short, who are suggesting that the necessary long-term, self-less vision seems to be at a dangerous premium in human beings. After all, are these not the lessons of history as well as the nightly news? Are we not tempted to say with Dante: This is the place I told you to expect. / Here you shall pass among the fallen people, / Souls who have lost the good of intellect.

Return for a moment to where we began – the international conferences and politics. As Razali Ismail, president of the General Assembly, put it at the end of the United Nations’ Earth Summit, “both rich and poor nations had shown a lack of political will to force more than convoluted compromises.” Not only, he went on to say, are the indicators of environmental destruction “worse this year” than five years ago during Rio, but “the spirit of Rio is gone.” The Union of Concerned Scientists was no less stunned than any of us by the lack of progress on all fronts, but the scientists particularly singled out Clinton’s, and therefore America’s, failure when the Union’s Executive Director Howard Ris told Barbara Crossette of the New York Times, “We need to tackle global warming now, not tomorrow.”

Perhaps we should forgive the skeptics’ view, then, of human self-lessness, our potential for transformation. For the sake of my own daughters, at the least, I hope my own skepticism is proved to be foolish. I want to be wrong. But as I think about Dr. Mack’s psychiatric work with patients who have suffered something, and about the traditions, ancient and modern, that run counter to our current consensus of reality, the “extraterrestrials” feel to me like figures in a prophetic dream. They feel like the ghosts of some future race of humans, waving and calling to us who would deny their prophetic vision, even as they drift back into the very cosmos whose physical and spiritual order, on this humanity’s only planet, we have tried so long, so avariciously, to deny.

• 
  Robert J. Begiebing is the author of many articles and five books, including the novels entitled The Strange Death of Mistress Coffin and The Adventures of Allegra Fullerton. His fiction writing has been supported with grants from the Lila Wallace Readers Digest Fund and the NH State Council for the Arts. He is Professor of English at New Hampshire College, where he has won several distinguished teaching awards.

© 2000 Robert J. Begiebing
This essay was originally published in New Hampshire College Journal, Spring 2000, vol.17, no.1

---

Думать как раковая опухоль

Роберт Дж. Бежибинг

Если птицу в клетку прячут,
Небеса над нею плачут.
Голубятня с голубями
Гасит дьяволово пламя.
Пёс голодный околеет
Англия не уцелеет.
Конь, исхлёстанный плетьми,
Сигнал к расправе над людьми.
Крик затравленного зайца
В человечий мозг вонзается.
Волчий вой и львиный рёв
Будят спящих мертвецов.
Лавры Цезаря таили
Яд, убийственный по силе.

– Уильям Блейк, «Изречения невинности» (перевод В.Л.Топорова)

После посвящённой Земле встречи на высшем уровне в Рио, а также Киотского протокола и его пересмотра в Буэнос-Айресе, готовы ли мы наконец признать, что нам не стоит ожидать экологической мудрости и политической воли со стороны национальных лидеров и глобальных конференций? Возможно ли, что для обретения мудрости и воли нам придется полагаться только на себя?

Конечно, мы ожидаем слишком многого, надеясь, что человечество, при всей его слабости, проявит мудрость и волю, взявшись за главную задачу большинства религиозных традиций – преображение самого себя. Cкорее всего, мы являемся биологическим видом, плохо приспособленным к идеализму. Но даже если мы не в состоянии справиться с вечными проблемами, которые подвергают испытаниям наши идеалы, всё равно мы сталкиваемся с суровой реальностью растущего научного консенсуса: если мы ценим жизнь на земле, мы должны изменить наш образ жизни. Мы, человеческие существа, должны начать своего рода коллективную метаморфозу. Тем не менее, даже перед лицом суровой материальной реальности, мы продолжаем отрицать и сопротивляться.

Учитывая состояние экологического здоровья моря, суши и воздуха, нам следует простить наблюдателя, скажем, с другой планеты, за предположение, что большинство из нас большую часть времени рассуждают как Доналд Ходел, министр внутренних дел при президенте Рейгане. Мы смотрим, прищурившись, в небо и говорим: «Ладно, может быть мы повредили немного озоновый слой, но это не страшно; нам нeзачем волноваться или меняться; если только мы наденем тёмные очки и широкополые шляпы, всё будет в порядке!» Как сказала Барбара Брэмбл в мрачной заключительной части конференции «Встреча Земля +5» в июне 1997, наш медленный прогресс олицетворяет «полный временной разрыв между тем, что делается и тем, что следует делать».

Я надеюсь показать, если читатель согласится уделить мне немного внимания, что лучшим наследием девяностых годов cтало то, что исследователи, работающие в различных областях, заставили нас глубоко переосмыслить наше отношение к земле. Это дало толчок сближению мышления: те исследователи, которые избрали провидческий или идеалистический подход к глобальному экологическому кризису, усиливают заключения тех, кто придерживается научной или материалистической точки зрения. Будто бы вера и наука странным образом вдруг подружились. Будто бы Уильям Блeйк и Исаак Ньютон, принуждённые суровой необходимостью, наконец сели рядом – подобно двум пожилым оппонентам, которые решили отбросить в сторону старую коллегиальную вражду – ради того, чтобы вместе противостоять немыслимой доселе катастрофе.

Я не буду делать занудный обзор литературы на эту тему, а проаназизирую работу двух исследователей, которые представляют каждую из этих традиций в том виде, в каком они были выражены в последней декаде ХХ века. Давайте сначала рассмотрим то, что нам кажется наиболее удобным – научную точку зрения. Донелла Медоуз, со-автор книги «Пределы роста» (1972) и её продолжения «Противостояние глобальному краху, видение устойчивого будущего» (1992), написала обозрение в Таймлайн Мэгэзин, которое эффективно подводит итоги долгому исследованию, проведенному её группой. Медоуз построила диалог между Экономикой и Землёй – своего рода новейший диалог между Телом и Душой.

Она начинает свой диалог словами: « Первая заповедь экономики: Расти. Расти вечно. . . . Первая заповедь Земли: Хватит.» Конечно, она говорит о нашей текущей системе, нашей экологически невежественной системе, об экономике – системе, которой, согласно её оценке, лишь около 200 лет; системе, которую Джон Муир назвал «всепожирающей школой экономики». Наглая экономика, у которой есть только одно правило: «Делайте всё, что имеет смысл в денежном отношении.» Любая другая ценность ею пренебрегается. Это экономика, невежественно погружённая в ликующее самолюбование – как подросток, кривляющийся перед зеркалом.

«Экономика говорит: Используйте ресурсы быстро. . . . Это создаёт кругооборот валового национального продукта. . . . Хватайте материалы и энергию, чтобы сделать больше. Вырубывайте леса каждые тридцать лет. Выкачивайте нефть из земли и сжигайте её. Cоздавайте рабочие места, чтобы люди могли зарабатывать деньги, чтобы купить больше вещей и выбросить их. Земля говорит: Что за спешка? Не торопитесь: на создание почвы, лесов, коралловых рифов, гор уходят века и тысячелетия… ». Как отмечает Meдоуз, первое правило Земли – дать ресурсы для будущего; первое правило Бессознательной Экономики – взять их все сейчас. Кроме того, как демонстрирует публикация «Вне пределов», наше человеческое население и материальные системы растут экспоненциально, удваиваясь и удваиваясь и опять удваиваясь, изумляя нас всякий раз, когда мы смотрим на имеющиеся данные.

Я начинаю понимать, что Медоуз (хотя она и не говорит этого прямо) имеет в виду то, что мы до сих пор отрицали: вместо того, чтобы «думать как гора» т.е. как хрупкая, но само-достаточная экосистема, мы, наоборот, «думаем как раковая опухоль». Конечно, мы могли бы так же легко развить экономику более cложную и сознательную. Экономику, берущую под внимание последствия. Экономику устойчивого развития. Экономику самоанализа и этики.

Но мы решили этого не делать. Мы утвердили только экономику взрыва населения и быстрораспространяющихся, загрязняющих землю отходов, экономику недифференцированных клеток, cамовоспроизводящихся в геометрической прогрессии. Экономику, которая думает как раковая опухоль.

Когда Леопольд придумал фразу «думать, как гора», он использовал пример, до сих пор актуальный и символический, истребления хищников в горах Юго-Запада. «Я рассматривал недавно очищенную от волков гору и увидел на eё южных склонах морщины лабиринта новых троп оленей. Я увидел, что каждый съедобный куст и саженец был обгрызен, обессочен и доведен до состояния медленного умирания. Я увидел, что листва на каждом съедобном дереве была объедена до высоты седла. Гора выглядела так, как буд-то бы кто-то дал Богу садовые ножницы и запретил Ему заниматься чем-либо другим.» А потом, конечно, стада оленей начали голодать и вымирать, как любой вид, «которого слишком много» и который потребляет больше, чем ему выделено. Фермер, который очистил свои пастбища от волков, не сумел осознать, что он взял на себя «обязанность волка поддерживать стада в соответствии с размером пастбища.» Его неспособность думать как гора ведёт к появлению територий, подвергающихся пыльным бурям и засухе, и «рек, смывающих будущее в океаны».

Во «Вне пределов», Медоуз и ее команда собрали массивную документацию от непредвзятых (не принадлежащих к какой-либо партии или националистической группировке) ученых со всего мира, демонстрируя результаты наших собственных «слишком много»:

• через 40 лет население мира примерно удвоится,
• только в последние двадцать лет объем промышленного производства вырос на 100%,
• из-за бездумного растрачивания и несправедливого распределения продовольствия и богатства от 500 миллионов до 1 миллиарда человек страдают от хронического голода,
• 13 миллионов человек умирают каждый год от причин, связанных с голодом (это 35 000 смертей в день, большинство из них дети),
• примерно через 30 лет глобальные водные ресурсы будут использованы до кризисных пределов при наших текущих темпах удвоения спроса на воду; только в США популяции 14 основных видов рыбы настолько истощены, что при полном прекращении отлова понадобится от 5 до 15 лет (по-разному в каждом отдельном случае), чтобы их восстановить
• в сравнении с 1950 годом, утрачена половина мировых лесных ресурсов
• США уничтожили 85% своих континентальных первичных лесов, а Китай – 75%
• половина первоначального лесного покрова в тропиках (включавшего 50% всех глобальных видов) утрачена
• независимые биологи оценивают диапазон исчезновения видов от 10 до 100 в день,
• на каждую тонну из миллиона тонн отходов, производимых потребителями, приходится еще 5 тонн произведенных на стадии производства потока и еще 20 тонн произведенных на месте добычи природных ресурсов,
• такиe парниковые газы, как метан и двуокись углерода, присутствуют в атосфере в гораздо большем количестве, чем за последние 160000 лет,
• Каждый день выходят на рынок от 3 до 5 новых химических веществ и 80% из них не проверяются на токсичность; также отсутствуют токсикологические данные на 99% от 65 000 промышленных химических веществ, регулярно использующися населением
• и, наконец, 90% потенциально опасных отходов образуются в промышленно развитых странах.

При взгляде на такие данные, кому из нас не хочется заявить, что всё это неправда? Cтановится почти понятным, почему некоторые обращаются к культам или погружаются в другого рода эскапизм, тогда как другие выбирают путь терроризма.

Силы, выстроенные против любого человека с другим образом мышления – противоположным мышлению глобальной рыночной экономики, огромны, но трагедия состоит в том, что эти силы исходят от нас. Стоит ли удивляться, что более идеалистическое видение мира изо всех сил пыталось найти своё выражение в 1990-х гг.? И здесь я хочу представить мой второй пример, исследователя, принадлежащего другой традиции – духовной и провидческой. Д-р Джон Мак, автор «Похищения: Столкновения человека с инопланетянами» (1994).

Я предлагаю, чтобы мы посмотрели на книги Мака и Медоуз как на два параллельных текста этого последнего десятилетия, как на два различных подхода к одной и той же проблеме: философско-провидческий и научно-материалистический. Поразительно то, что они оба приходят к одинаковым выводам относительно нашего экологического кризиса и о причинах этого кризиса, порождённого современной культурой. Повествование Мака pазвивается на фоне нашего отрицания очевидных научных данных. Никогда ранее поставленная перед человечеством задача изменить себя не была более странной и не несла в себе такого потенциала лишить нас спокойствия ума и души, как та, чьи контуры обрисовались в результате проведенного д-ром Маком клинического исследования явления, известного под названием «похищение инопланетянами». И, несомненно, никто ранее до такой степени не подверг риску свою профeссиональную деятельность, как д-р Мак.

Конечно, не иcключено, что «Похищения» – это просто коммерческий бест-селлер, потворствующий невeжеству и суеверию масс. Однако я прeдлагаю посмотреть на эту работу – пророческие предупреждения пациентов – как на ещё одно из старых как мир повеcтвований о перерождении и преобразовании. Рассказы пациентов д-ра Мака являются напоминанием о человеческом высокомерии. Человечество – это биологический вид глобального масштаба с огромными притязаниями. Но также – это вид, чьи действия на протяжении последних трёх столетий этого тысячелетия были направлены на отделение этики от биосферы.

Я не могу, конечно, воспроизвести здесь десятки случаев, документирующих повторяющиеся в главных чертах повествования, которые занимают сотни страниц книги Мака. Вы можете прочитать эту книгу и сформировать своё собственное мнение. Достаточно сказать, что снова и снова пациенты говорят о проникновении «другого присутствия и сознания», о путешествии извне и о библейского типа откровениях, полученных в форме видений об апокалиптического масштаба катастрофах на Земле (часто увиденных «сверху»): извержения вулканов, рокочущие надвигающиеся волны, глобальная война, отравленные токсичные небеса, перемещающиеся пласты земной коры, «Земля, содрогающаяся от горя, плачущая, рыдающая над глупостью людей, утративших связь со своею внутренней сущностью.» Одно из инопланетных существ говорит молодому человеку: «Прислушайся к Земле. Ты можешь услышать Землю. Ты можешь почувствовать тоску и боль духов. Ты можешь услышать исполенный мучения крик дисбаланса.» Ты можешь услышать стоны умирающих, пожираемых раковыми клетками.

Из возвестий, принесенных «похищенными» из их cтранствий и испытаний, Мак выделяет четыре закономерности нашей разрушительной деятельности: 1) корпоративное стяжательство, 2) экономическая несправедливость, 3) «этнонациональное» насилие, и, прежде всего, 4) разрушение окружающей среды в масштабе, угрожающем выживанию биосферы Земли. С каждым годом cтановится всё труднее отрицать наличие этих закономерностей.

Есть несколько возможных объяснений необычных контактов между людьми и чем-то другим, засвидетельствованных более чем сотней пациентов Мака. (Существуют тысячи людей с подобным опытом, которых, конечно, д-р Мак не имел возможнoсти исследовать клинически). Что, они все сговорились и всё это повыдумывали? Это что, международный заговор эпических пропорций?

Второе возможное объяснение: а что если Мак имеет дело с массовым психологическим, даже религиозным, переживанием – архетипической проекцией коллективного бессoзнательного, поразительно сходной для множества людей из разных мест и разных слоёв общества? Или, наконец, происходит что-то более реальное – что-то такое, к чему мы должны прислушаться?

Честно говоря, я не вижу почему это должно быть так важно: наблюдаем ли мы массовое мошенничество, коллективное проецирование образов, космические посещения, или ещё что-то. Или, я должен сказать, имеет лишь косвенное значение что именно является источником раскрываемых нам истин. Каков бы ни был этот источник и какова бы ни была причина для этих откровений, мы в них нуждаемся. На протяжении тысячелетий, самые глубокие нравственные истины человечества воплощались в притчах, мифах, былинах и аллегориях, а также в поэмах, романах и театральных драмах. Главное, что надо взять во внимание – это преобразовательный аспект предлагаемых нам образов и видений. Последующий и жизненно важный вопрос (жизни будущих поколений и миллионов биологических видов зависят от правильного ответа на него): Что мы должны сделать с этими видениями?

Ответ может находиться в наиболее значимом измерении этих откровений. Д-р Мак признаёт, что его исследованиe феномена похищения побудило его к оспариванию «общепринятой реальности», которая была в центре как его образа мыслей, так и его профессиональной деятельности как психиатра. В данном случае, во всей своей целостности оспаривается «западная, ньютоновско-картезианская, или материалистическо-дуалистическая, научная парадигма». Мы отрезали себя от вселенной, которая, как учат все религии мира, является вместилищем разума извне нашей материальной сферы. Как обнаружил Мак, в большинстве случаев похищения лейтмотив полученных откровений должен заставить задуматься даже самых упорных рационалистов, которые бы никогда не приняли подобную формулировку – ни в религиозной, ни в какой-либо другой форме. Повторяющиеся предупреждения таковы: то, что лежит в основе главных деструктивных моделей, угрожающих будущему человечества, – это наше собственное мировоззрение, наш сепаратистский материализм.

Более того, коллективный опыт похищения напоминает нам, что откровение приходит не только к тем, кто его ищет. Напротив, оно может постучаться в любую дверь в любое время. Мы живём во вселенной, которая не позволит нам освободить себя от участия в ней; не позволит нам освободить себя от нашей более глубокой человечности и, конечно, нащих моральных (т.е. глобальных, духовных и экологических) обязательств. Если мы провели несколько веков, подрядив наше человеческое сознание пожинать обильный урожай продуктов технологии, капитала и промышленности, может быть теперь есть что-то в нас или вне нас (или и то и другое), что побудит нас к расширению или, возможно, к обновлению человеческого сознания?

По мере того, как мы читаем истории странствований и исканий пациентов Мака, мы не можем не заметить сходства со старыми знакомыми героями, по своей или не своей воле общающихся с богами и демонами, спускающихся в подземные миры и восходящих в небеса, и в конечном итоге возвращающихся на землю, неся с собою благословение в виде пророческих высказываний высшего cознания. Возможно ли, что те из нас, кто принадлежит к технологически развитым материалистическим культурам, столкнулись не только с новой научной парадигмой, но и с новой онтологической парадигмой – тем, что Мак называет «онтологический шок»? По крайней мере, как сообщают его пациенты, то, что с ними случилось, находится за пределами познавательного процесса; это нечто такое, что простирается глубоко в их эмоциональную и духовную жизнь, изменяя их представление о себе, о мире и о нашем месте в космосе.

Кроме того, возможно ли, что не-похищенные (как вы и я, читатель) могут иметь представление о самих себе и нашей планете, cходное тому, что имеют инопланетяне, особенно если те прибыли из других звёздных систем или галактик? Нашим астронавтам определённо открылись преобразующие перспективы.

Например, после посадки Аполлона 11 на Луну, Базз Олдрин, вместе со своим проповедником Дином Вудраффом, написал монографию под заглавием «Миф Аполлона 11: Эффекты лунной посадки на духовное измерение человека», в которой он высказывает мнение, что то, что нам нужно – это не наука и техника взятые отдельно, а «культурные символы», в соответствии с которыми мы можем жить и посредством которых мы можем воплотить «опыт во всей его целостности». Большинсво из нас могли бы увидеть эту перспективу, скажем, из окна самолёта, если бы только посмотрели сознательно.

В действительности, мне напомнила об этой возможности статья «С высоты полёта ястреба», которую я обнаружил в том же выпуске Таймлайн, где был опубликован диалог между Землёй и Экономикой Мелроуз. Автор, пилот вертолёта Ричард Рэтбам, описывает навевающий откровения вид сверху: при взгляде из царства птиц мир выглядит «более как система взаимосвязей». Оторвавшись от уровня земли, он видит не просто линии дорог и тропинок, а «более пространственные, более контекстуальные, более взаимосвязанные» следы человеческого взаимодействия с ландшафтом. Освобождённый от «нашего земного видения мира и себя самих», он чувствует необходимость созерцать «последствия нашего антропоцентрического мировоззрения». Последствия. Другое слово для этики.

«С неба становится видна закономерность,» пишет Рэтбам. «Каждое желанное место привлекает людей…Теперь, похоже, мы не отказываемся и от менее желанных мест. Мы закрепляемся, и оттуда всё начинает расти. Особенно ясно это видно, когда летишь ночью. Из-за отчётливой ясности огней и узоров, которые они составляют, видно, как развивается наше вмешательство. Огни похожи на странно прекрасную раковую опухоль, распространяющуюся вдоль вен и артерий дорог и магистралей». Рэтбам видел с высоты такой же узор в своём биорегионе – залив Сан-Франциско – как и в Бразилии, Мексике, Непале, Кении, Орегоне, Монтане и Южной Дакоте. Даже в Сахаре он видел как кочевые народы повторяют эту закономерность. Плотность населения и выпаса скота настолько велика вокруг африканских колодцев, что ни деревья, ни трава не могут удержаться в почве во время засушливых периодов. Сахара захватывает пастбища, наступая со скоростью 30 км в год.

Но мы, занятые человеческие существа, не замечаем никаких изменений отсюда, с земли. Отсюда всё кажется нормальным, подчёркивает Рэтбам. Время движется линейно; рост наступает незаметно. А Рост – это Хорошо.» Всё выглядит нормально и благополучно. Но птицы, утверждает он, видят, как на самом деле обстоят дела. С птичьей перспективы, являющейся также и перспективой «инопланетян», становится очевидной другая закономерность. Люди, которых Рэтбам берёт с собой в небо, тоже начинают задумываться о последствиях.

Описание экономики как его даёт Медоуз, напоминает мне о полётах Рэтбама над побережьем Центральной Калифорнии, когда он отклоняется от курса в относительно нетронутые территории. Иногда он вырывается из объятий города и в своём вертолёте поднимается над ветристыми холмами и, слушая красивую музыку качестве медитации, летит в сторону побережья. Это суровая скалистая местность. За холмами видны равнины, а впереди океан проcтирается далеко за линию горизонта. Отсутствие дорог отпугивает городских жителей и поэтому здесь почти нет людей. Краснохвостый ястреб всё ещё хозяин этой территории. Здесь могут повстречаться олень, койот, рысь – дикие, неприрученные, всё ещё живые. Так красиво… Здесь всё ещё темно по ночам… Но люди скоро придут сюда – если только мы решим этого не делать. Если только мы решим, что достаточно – это достаточно. Если только мы начнём думать как гора.

Весной 1997, когда я читал о полётах Рэтбама над Калифорнией, мне вспомнилась моя собственная поездка в Калифорнию в апреле того же года. Очень печальная поездка. Мы ехали машиной из Биг Сур – моя мать, три сестры и я. В этой возвышенной скалистой местности мы искали место, где бы можно было развеять прах моего младшего брата Ричарда. Много лет назад он какое-то время жил в Биг Сур и в последствии всегда туда возвращался, когда ему нужно было восстановить силы. Однажды мы ходили в поход в лесах секвойи, где он показал мне огромные ржавые останки локомотивов, использовавшихся для вывоза массивных стволов деревьев из леса. Но также он мне показал гигантские папоротники, вокруг которых танцуют бабочки в лучах солнца. В другой раз, когда я посетил Калифорнию, мы бродили по прибрежным горам, где морской ветер дул вверх по склонам и как фен высушивал наши вспотевшие тела и одежду. Где внизу, тысячи футов под нашими ногами, простирался Тихий океан.

Возвращаясь из Биг Сур весной 1997 года, моя мать, сёстры и я впервые почувствовали облегчение с тех пор как мы собрались, чтобы организовать для моегo брата поминальную службу и кремацию. Мы почувствовали облегчение, потому что мы наконец набрели на такое место, куда моя 75-летняя мать могла дойти пешком – менее 100 ярдов на восток от автомагистрали №1. Здесь мы нашли ручей, бурным потоком вытекающий на лесную поляну среди секвой. Множество папоротников. Зелёные растения всевозможных видов, многие из которых мне даже незнакомы, обильно растут вдоль и вверх по склонам каньона, по сторонам ручья, текущего из каньона под автомагистраль, в крутой овраг, а затем впадающего в Тихий океан. Моя сестра Сюзанна, откровенно наименее духовная из моих сестёр, клянётся, что ей открылось свыше как найти путь к этому месту (это она нас туда привела). Она услышала ворчливый голос нашего брата – голос, который невозможно перепутать ни с каким другим – cказавший: «Ага, сестрёнка, вот это самое место». Никто, кроме неё не слышал этот голос, но даже после того, как она рассказала нам об этом, мы немедленно почувствовали, что это место было единственно правильным. Оно как бы носило отпечаток Ричарда.

Во время его многолюдной поминальной службы священник, c которым договорилась мать, опоздал, и поэтому некоторым из нас – сёстрам, двоюродным братьям и друзьям – пришлось выступить с воспоминаниями о Ричарде. Это были очень сильные, очень острые воспоминания. Ричарда многие любили, но он был аутсайдером: стекольщик по профессии, он спился насмерть, когда потерял работу из-за травмы, а потом потерял любимую женщину. Как сказал один из его лучших друзей: «Ричард был человеком, который родился на 100 лет позже». Я бы сказал, на все 200, но в принципе, идея одна и та же. В Биг Сур мой брат чувствовал себя дома более чем где-либо, за исключением, может быть, гор Сьерры, куда он ходил со своими приятелями на рыбалку.

Когда мы ехали на север, я заметил ястреба, возможно одного из калифорнийских краснохвостых, о которых говорил Рэтбам. Он, похоже, следовал за нами. Мы были изумлены, потому что когда мы уходили с того места, где мы решили рассеять прах Ричарда, мы заметили большого ястреба, летавшего кругами над выбранным нами оврагом. «Я не могу избавиться от чувства, что это дух Ричарда,» сказала сестра – та самая, которая слышала голос. «Это именно то место и всё в порядке – вот что он хочет нам сказать.» Какое-то время ястреб летел вдоль пути над машиной, а затем отклонился в сторону океана, качнув крыльями, как пилот самолёта во время воздушного парада.

Я не знаю, к какому выводу следует прийти по этому поводу. Я стараюсь не говорить и не думать много об этом ястребе. Делясь подобными переживаниями, человек производит впечатление немного тронутого, как пациенты д-ра Мака. Но дело в том, что я почувствовал присутствие раковой опухоли , когда мы приехали в Кармел, а затем – в Монтерей: бурно растущее население, непрестанное развитие, толпы народу, бойкие загорелые покупатели, удобные моллы, забитые автострады, высокая плотность жилья, кризис водоснабжения и истощение водных ресурсов. Опухолеобразная культура неконтролируемого экспоненциального роста. Культура, которую мой покойный брат не мог принять. Чувство, знакомое мне со времён моей поездки в Вермонт, где я провёл несколько дней в нашем семейном летнем домике среди холмов и старых ферм, 300 миль в сторону от асфальтированных дорог, между пыльных тропинок, по которым только старые, запряженные лошадьми повозки могут проехать. То, что мы, человеческие существа, сотворили – это неправильно, умертвляюще, чуждо всему лучшему, что есть в наших душах. И мы это знаем. Но, возможно, теперь нам нужны некие апокалиптические откровения как напоминание об этом. Нам нужно посмотреть на это глазами Других. Нам нужно нечто большее и более угрожающее, чем мы сами, для того, чтобы мы прозрели, чтобы мы начали думать как гора, а не как раковая опухоль.

Находимся ли мы на той стадии, когда что-то большее должно прийти к нам или в нас и преобразовать нас – посредством видений, страха или любого другого подходящего метода? Возможно, наши умы и души начали реагировать на эту глубокую потребность. Возможно, опыт пациентов д-ра Мака подталкивает нас вести не тот знакомый классический диалог между телом и душой, а откровенный разговор между нашей лучшей и нашей худшей сущностями.

Всё это время мы отлынивали от «этики земли», провoзглашённой Альдо Леопольдом пол-столетия назад. «Мы злоупотребляем землёй потому, что мы рассматриваем её как товар, который нам принадлежит. Когда мы увидим, что земля – это сообщество, частью которого мы являемся, тогда мы начнём использовать её с любовью и уважением.» Каждый из нас является частью экологического сообщества, которое включает в себя почву, землю, растения и животных. Злоупотреблять какой-либо частью этого сообщества ради само-удовлетворения или само-потакания или даже ради проcтого удобства не только анти-экологично, но это противоречит интересам выживания и, следовательно, является анти-общеcтвенным поведением; это означает быть плохим гражданином. Это, одним словом, неэтично.

Расширение этики до земли, до наших с ней отношений, является «эволюционной возможностью и революционной необходимостью». Во время нашей долгой эволюции как социальных существ, мы развили, во-первых, этику между членами социума и, во-вторых, этику между отдельным членом и социумом в целом. Но мы противимся сделать следующий шаг – развить этику наших отношений c землёй, отстоящую от обычных товарных отношений. Это нелёгкий эволюционный шаг, отмечает Леопольд. Слишком многое требуется от нас. «Ни одна из перемен в этике не была достигнута без внутреннего изменения нашего интеллектуального настроя, наших приверженностей, наших привязанностей и убеждений.» Везде, на всём земном шаре, от нас, человеческих существ, требуется полностью преобразовать наше мировоззрение – такое всеохватывающе диспропорциональное и канцерогенно потребительское.

По словам Лео, «система сохранения, основанная на экономической корысти, безнадёжно однобока. Она склонна игнорировать и, в конечном итоге, устранять многие элементы земного сообщества, лишённые коммерческой ценности, но которые, тем не менее, жизненно важны для её здорового функционирования. Такая система ошибочно предполагает, что экономические детали экологического механизма смогут работать без его неэкономических деталей.» Замечание Леопольда на тему этики и экономики – одно из самых глубоких в нашей англо-язычной традиции, наравне с учениями Вордсворта, Торо, и – до них – Рейчел Карсон. И всё же мы избрали игнорировать отцов и матерей новой этики.

Мы прилежно зашорили свои глаза и сделали ставку на промышленников и миллионеров в надежде, что нам тоже что-то перепадёт от их материальных богатств, хотя бы такая малость как золотые крошки, смахнутые с их столов.

И опять возникают те же вопросы: нам что, предначертано думать как раковая опухоль? Даже в нашем кочевом состоянии? Является ли наша индустриальная и постиндустриальная система развитых стран ничем другим как продуктом чего-то диспропорционального и опухолеобразного, таящегося в примитивных глубинах нашего существа? Или, наконец, сама система вышла из-под кoнтроля в результате ошибки или перегрузки несущей способности; система, которую можно иcправить если мы сами радикально изменимся – изменим наше мышление, поведение, мечты и желания?

Мы, американцы, настолько полностью погружены в могущественную и соблазнительную Бизнес-Культуру, что часто обвиняем правительство или учёных за различные неприятности, в которые мы сами себя впутываем, будь они местного, национального или глобального значения. Мы хотим доказать, что единственный сдерживающий фактор на пути к ответственному корпоративному поведению – это ужасные правительственные постановления. Но если мы упорствуем в установлении цен, не отражающих общественной и экологической стоимости, если мы даём послабление нашим собственным правилам ради минутной выгоды, если продолжаем вознаграждать бизнесы, которые поручают кому-то другому (обычно налогоплательщикам) прибрать за ними, если мы более одержимы состоянием цен на бирже, чем состоянием диких видов растений и животных (чьё экологическое здоровье и шансы на выживание отражают наши собственные), тогда, наверное, сейчас самое время остановиться и пересмотреть американскую и глобальную Бизнес-Культуру, которую мы до сих пор столь бездумно принимали и проповедовали. Тогда, наверное, сейчас самое время прислушаться к некому Чужому или Инопланетному Вестнику из этого или другого мира. Но кто может быть более чужим в наше время (будь он учёный или пророк), чем такие фигуры как Торо, Леопольд, Рейчел Карсон или Медоуз?

Может ли кто-то из нас действительно знать, не поздно ли уже что-либо изменить? Медоуз и её со-авторы доказывают возможность исцеления и достижения состояния устойчивости (в противовес бездумному росту), если только мы будем действовать радикально и незамедлительно, если только мы сможем мобилизовать необходимые для этого «зрелость, сострадание и мудрость». Они приводят примеры отдельных лиц и корпораций, действующих зрело и в некоторых случаях экономящих деньги в результате своих действий. Они предоставляют гибкую широкую программу реструктуризации, и на первом порядке этой программы cтоит информация (ключ к общественному и личному преобразoванию), изменение «информационных связей» и «потока» информации.

Коррупция информационных связей – главный элемент нашей проблемы и тема следующей книги, «Жар включился» (1997), автор которой – лауреат Пулитцеровской премии Росс Гелбспан. Подтверждая свою точку зрения, выраженную в начале 1990 гг., Гелбспан извлекает на свет и внимательно изучает подробности пропагандистской кампании, проведенной правительствами ОПЕК и топливными компаниями (пропаганда, полностью проглоченная cредствами массовой информации) с целью дискредитировать научный консенсус по глобальному потеплению. И неважно, что 2500 учёных из группы Объединённых Наций выдали веские, научно-обоснованные предупреждения правительствам по всему миру. Лобби топливных компаний, по собственному свидетельству, в мемо 1991г. выразило решимость «перевести глобальное потепление из факта в теорию». Оно подкупило горстку учёных-подхалимов, чтобы те опровергли результаты исследований ведущих учёных и представили своё мнение перед комитетами конгресса. Конгресс и ведущие средства массовой информации купились на сюжет скептиков о парниковом эффекте; этому немало поспособствовала деятельность авангарда промышленных групп с такими названиями как, например, «Информационный Совет по Экологии», специально сформированный для дальнейшего распространения дезинформации и создания видимости неуверенности среди учёных. (Кстати, не является ли показательным, что страховые компании, чьим доходам угрожают изменения климата и погоды, тоже сформировали лобби – для уменьшения парникового эффекта?) Лобби топливных компаний дезинформируют Конгресс, индустрию новостей, и публику — так же как до них поступали табачные компании. Должны ли мы к ним прислушиваться?

Подобный разгул дезинформации, как это называют Пол и Энн Эрлих в свой основательно документированной книге «Предательство науки и рассудка» (1998), является объяснением того, почему главы Сената и Белого Дома объявили Киотский договор мертворождённым задолго до того как он появился на свет в 1998 г. Это им cошло с рук лишь потому, что, несмотря на то что, согласно данным опросов, 65% американцев верят в необходимость принятия мер ограничивания выброса парниковых газов, только 1% считает проблемы окружающей среды наиболее важными. Потому фирмы, трудовые объединения и сельское хозяйство решительно выступили против Киотского договора. Как сенатор Джозеф Либерман сказал репортёру Таймс Джону Кушману, присутствие в Киото крупных копораций с доходами, большими чем национальный доход многих стран, а также присутсвие трудовых организаций, по численности превышающих многие национальные армии и присутствие промышленных ассоциаций со штаб-квартирами более внушительных размеров, чем многие посольства, придали этой встрече такой вид, «буд-то бóльшая часть капитала была перенесена на эти две недели из Вашингтона в Киото». А глобальный проэкт по информированию о климатических переменах – индустриальная коалиция – потратила миллионы долларов на запугивающую американцев рекламу, полную предупреждений об экономических трудностях и катастрофах, которые их ждут в случае принятия договора. По всей очевидности, такая реклама срабатывает; мы по сих пор боимся перемен и даже боимся их добиваться.

Как доказывал Леопольд два поколения ранее и как Медоуз объяснила теперь, нам необходимы качественно отличные информация и образование; нам необходимо знать данные и траекторию нашего поведения и роста. Иначе как мы можем действовать разумно? Общественная устойчивость и экологический баланс могут быть достигнуты, доказывает Медоуз. Я придерживаюсь мнения, что необходимо обсудить на общественном уровне программу, подробно изложенную ими в заключительной главе и состоящую из пяти частей: Видение, Сетевое взаимодействие, Правдивость, Обучение, Любовь. Революционной целью этой программы является устойчивость. А «информация – это ключ к переменам». Я хочу верить, что в нас есть потенциал к переменам.

Слышны и другие голоса надежды, к которым мы можем обратиться за утешением. Один из них – Джэн Тинберген, экономист, лауреат Нобелевской премии. Джэн говорит, что книга Медоуз убежает нас, что «является возможным организовать устойчивое развитие, чистую окружающую среду, и равномерное распределение доходов.» Кроме того, работа Медоуз показывает «последствия нашей неспособности понять, что есть предел естественным ресурсам, что они не неисчерпаемы» – что «теперешний высокий уровень доходов» более не может быть поддержан и «необходимо вмешательство в рыночные экономики для того, чтобы обеспечить общественные блага, избежать неравенства и и приблизиться к состоянию устойчивости».

Другой голос надежды – это д-р Уиллис Харман, Президент Института Интеллектуального Развития, занимающегося преобразовательным потенциалом человеческого разума. В своей речи, с которой он обратился к публике в 1996 г. в Ценре Эволюции Культуры, он объяснил (в духе д-ра Мака) ограниченность нашего настоящего образа мыслей и предзнаменования того, что мы находимся в процессе подготовке к тому, чтобы эту ограниченность превзойти».

Наше главное ограничение, утверждает д-р Харман, состоит в том, что мы недостаточно серьёзно планируем будущее наших детей, внуков, и последующих поколений. Мы либо очень поверхностно рассматриваем проблемы, либо рассматриваем только часть проблемы, тогда как требуется целостный подход (уровень диалога во время президентской кампании 1996 г . – один из примеров такого поверхностного и частичного подхода). Однако Харман видит зарождение глобального диалога, бросающего вызов глобальной Бизнес-Культуре и её упрощенческому взгляду на экономику. Силу этому преоразованию даёт растущая субкультура духовных, экологических и феминистских ценностей, ставящих под вопрос наши старые материалистическо-экономические ценности. В частности, по причине того, что эта субкультура начинает проявлять себя повсюду на земном шаре, становится всё труднее отрицать, что наши поблемы – местного значения и поэтому могут быть решены с минимальными управленческими и технологическими затратами. Напротив, мы вынуждены признать наличие растущей горы доказательств «cуществования взаимосвязи между проблемами (социальными, политическими, экологическими), которые всё более усугубляются». Харман надеется, что человечество начнёт прислушиваться к этому другому голосу, выражающему более глубокое видение мира, его ресурсов и нашего места в нём.

Может ли кто-то их нас сказать, cпособны ли мы осознать, прежде чем разразится катастрофа, тот потенциал, который Харман видит в нас? Скорее всего, нет. Но без надежды мы либо сдадимся, либо будем продолжать отрицать очевидное. И вскоре всё, что нам останется – это плясать и прелюбодействовать на улицах, подобно жертвам средневековой пандемии. Однако в этот раз Смерть не будет принесена заражёнными крысами с кораблей, прибывших из дальних стран. Это будет Чума нашего собственного производства, результат нашей неспособности предвидеть, неспособности нескольких поколений заглянуть за их нужды текущего момента, за их личную материальную выгоду и удобство. Это будет, в полном смысле, этический крах.

В то же время нам следует уяснить себе, что существует другая опасность – поклонения ложным богам и пророкам. Мы можем накрениться в сторону культизма и утопизма, абстрагируясь от наших тел и, соответственно, от нашей ответственности перед жизнью здесь и сейчас, перед себе подобными, перед другими живущими существами и перед самой землёй. Это будет то фанатическое несопротивление порядку вещей и уход от действительности, которые так часто навязываются религиозными традициями. Перед лицом катастрофы, может ли быть что-то более аморальное, чем подобный фанатизм, примером которого является самоубийство 39 членов Хевенс Гейт (Врата Рая) – религиозного апокалиптического культа – с целью попасть на инопланетный космический корабль, движущийся вместе с кометой Хейл-Бопп. Если, подобно членам культа, вы верите, что ваш лидер – воплощённый мессия, или что у вас в руках адрес электронной почты самого Бога, и если вы к тому добавите странную смесь уфологического шоу-бизнеса и веб-чата, то считайте, что вы уже приготовили смертоносный коктейль из водки и фенобарбитала для себя и всех нас, а также для всего живого на этой планете, которое вы приговариваете к смерти своим фанатическим несопротивлением и эскапизмом, своим отречением от тела и отрицанием собственной человечности и своей биологической связи с планетой и существами, её населяющими. Если решение и существует, оно уж точно не состоит в отречении от тела и отрицании наших связей с природой. И уж точно мы не найдём его среди исполненных праведным гневом, умертвляющих плоть фундаменталистов. Мы должны пройти через процесс принятия наших тел и их неизбежно присущей им связи с землёй.

И всё же не стоит упрекать людей в их склонности к отрицанию или отчаянию. В конце концов, мы находимся в отчаяном положении. В редкие моменты просветления мы смотрим на наши собственные опухолеобразные диспропорции и чувствуем себя чужаками на своей собственной планете. И тогда мы спрашиваем: когда и как мы к этому пришли?

Возможно, ответом и есть то послание, которое принёс нам д-р Мак – откуда бы оно ни было получено. «Результатом полученного похищенными опыта,» пишет д-р Мак, «является открытие нового и изменённого восприятия их места в космосе – более скромного, уважительного и гармоничного по отношению к земле и её биосистемам. Уважение и благоговение перед тайнами природы и обострённое ощущение святости естественного мира иcпытываются ими наряду с глубокой грустью по поводу видимой безнадёжности экологического кризиса Земли.» Думайте как гора, напоминают нам голоса Чужих.

Из-за капитала и промышленных сил, пущенных в ход 200 лет назад, из-за нашего ограниченного линейного восприятия этих сил, их механизма работы и их воздействия на нашу жизнь мы отреклись от наших высочайших принципов и традиций; мы предали себя и других; мы капитулировали перед нашим худшим потенциалом – инфантильной жадностью и эгоцентризмом, легко манипулируемым потребительским импульсом, любому проявлению самопотакающей слепоты. Мы даже не знаем, где мы находимся и как мы вписываемся в общую схему жизни в её различных проявлениях – экологическом, духовном, космическом.

Как выразился Билл МакКиббен в своём комментарии к передовой статье в Нью-Йорк Таймс «Земля горит медленно»: «Если бы мы смотрели в телескоп и видели, что точно такие же вещи происходят на другой планете, мы бы всё это нашли причудливым и озадачивающим. Если кто-то наблюдает за нами, они точно недоумевают.» Несмотря на размах перемен и количество научных доказательств, мы реагируем слабо. МакКиббен предлагает заставить наших лидеров собраться на крошащихся гранях Западно-Атлантического Ледникового Щита; может быть тогда они что-нибудь предпримут. Но это, конечно, наша задача их туда отправить, даже в переносном смысле. Справимся ли мы? Нет, если мы себя не изменим.

Нет, если мы останемся такими как мы есть. При взгляде на историю растущего научного консенсуса относительно экологических последствий глобального потепления, взятого отдельно от других проблем, мы видим идеальный пример упорного, тянущегося десятилетиями, отрицания очевидного. Oтдельные учёные, годами собиравшие показания, собрались наконец в 1979 году, чтобы выпустить в свет отчёт об опасностях созданных человечеством значительных изменений климата. А в 1985 г. ООН, Всемирная Метеорологическая Организация и Международный Совет Научных Объединений спонсировали конференцию, на которой были высказаны подобные предостережения. К началу 1990-х годов 49 лауреатов Нобелевской премии присоединились к 700 членам Национальной Академии Наук для поддержания их мнения о нашем опасном влиянии на естественный парниковый эфект Земли. По их оценкам, значительные, эффективные сокращения выбросов в атмосферу могли бы быть достигнуты за счёт относительно низких капиталовложений. Они предупредили, что если мы этого нe предпримем, мы оставим природные и общественные системы под угрозой беспрецендентной за последние 10 000 лет опасности. Это предупреждение было повторено снова и снова, но научный консенсус к нему не прислушался. Почему? Кто или что подпитывает наше отрицание и вводит в заблуждение научный консенсус, предоставляя противоречивую информацию? Кто продолжает убеждать нас, что «мы ещё не располагаем полным объёмом информации» и что «всё обстоит совсем не так плохо»?
На эти вопросы мы должны найти ответ сами.

По мнению д-ра Мака, феномен похищения инопланетянами приглашает нас к участию в эволюции сознания именно потому, что он отрицает границы и парадигмы астрофизики и психиатрии на их текущем уровне развития. И мы не должны использовать это отрицание нормы для опровержения преобразовательной образности повествований его пациентов. Ни к коей мере это отрицание не опровергает силы регенеративных мифов, переданных нам всеми тeми пациентами через д-ра Мака. Эти «инопланетные существа» занимают ту же позицию, что и Блeйк, Вордсворт, Лоренс, Карсон, Леопольд и меньшинство других сыновей и дочерей Западной культуры, её аутсайдеров и ренегатов, стоящих на далёком, жизнеутверждaющем берегу нашей человечности. Мы почти видим как они всё ещё сморят на нас оттуда, недоуменно качая головами при виде «проклятой человеческой расы», по собственному выбору думающей не как гора, а как раковая опухоль, предпочтившей, по словам Мака, «агрессию… и бездумное или безвозмездное разрушительство.» Эти Другие голоса преподают нелёгкий урок пациентам Мака – и всем нам – о необходимости смерти эго или по крайней мере ограничения влияния эго на наше сознание в его теперешней форме.

Перед нами стоит выбор: принятие единства или пребывание в состоянии дисбаланса, диспропорции и коллективного сумасшедствия; смирение и гармония или продолжающаяся дисгармония; исправительная деятельность или продолжающееся предательство и разрушение; отношение к земле и её ресурсам как к рынку и ничему большему или взгляд на неё как на «драгоценный камень в короне нашего существования… и место, где мы испытываем связь с космическим Источником», как выразился в заключение Мак.

Однако Мак не наивен; он полностью осознаёт присутствие сил – психических и физических – выстроенных против любого преобразования сознания. «Огромные корпоративные, научные, образовательные и военные учреждения, тратящие материальные средства, стоящие миллиарды долларов, бездумно поддерживают парализующее состояние застоя, которое трудно сдвинуть с мёртвой точки…Существуют различные психодуховные скрытые интересы, которые сопротивляются переменам; они ещё более сильны, чем материальные мотивы…именно этим может объясняться почему интеллектуальная и политическая элита нашего общества столь преданно и ревностно защищает материалистический взгляд на реальность… Потому что интеллектуальная и правительственная элита и конролируемые ими средства массовой информации, решают во что нам верить, ибо эти монолиты – главные получатели благ доминирующей идеологии.» Наш маниакальный материализм и наша «человеческая алчность» лежат в корне нашей тенденции к разрушению, нашего импульса думать как раковая опухоль – импульса к экологическому, социальному и духовному краху «человечекого эксперимента».

Остаётся вопрос: сможем ли мы изменить себя? Как я заметил прежде, многие, подобно Медоуз, считают, что можем. Но есть много больше тех, кто думает, что нам нет необходимости меняться, что мы можем оставаться такими, как мы есть. Всё, что нам нужно – это большая шляпа и солнечные очки.

Есть и другие, которые признаются в скептицизме по отношению к коллективной смелости нашего вида, к нашей решимости измениться фундаментально, до того как мы столкнулись с изнуряющими экологическими трудностями или полным крахом. Другими словами, они придерживаются мысли, что человеческим существам не хватает дальнозоркости и альтруизма. В конце концов, разве не это говорят нам уроки истории и события последних новостей? Разве мы не чувствуем искушения повторить за Данте: «Это то место, о котором я тебя предупредил./ Здесь ты пройдёшь среди падших людей,/ Душ, утративших добродетель интеллекта.»

Давайте вернёмся на мгновение к тому, с чего мы начали – к международным конференциям и политике. Как сказал Разали Исмаил, президент Генеральной Ассамблеи, в заключение встречи ООН по вопросам Земли, «бедные и богатые нации в равной степени проявили отсутствие политической силы воли создать нечто большее, чем запутанные компромиссы». Более того, продолжил он, не только признаки экологического разрушения намного «хуже в этом году», чем они были 5 лет назад во время переговоров в Рио, но и сам дух Рио ушёл в небытие. Cоюз Обеспокоенных Учёных был не менее всех нас обескуражен отсутствием прогресса на всех фронтах, но учёные сделали особенное ударение на неудаче Клинтона, и, следовательно, всей Америки, в принятии решительных мер. Именно это имел в виду Ховард Рис, исполнительный директор Союза, в интервью с Барбарой Крозетт из Нью-Йорк Таймс: «Мы должны решить проблему глобального потепления сегодня, а не завтра.»

Возможно, нам следует простить скептикам их точку зрения относительно человеческого альтруизма или нашего потенциала к преобразованию. Ради моих дочерей я хочу надеяться, что мой собственный cкептицизм не имеет оснований. Я хочу верить, что я неправ. Но когда я думаю о работе д-ра Мака с пациентами, пережившими что-то необъяснимое, и о традициях, древних и современных, идущих вразрез с общеутверждённым представлением о реальности, тогда «внеземляне» видятся мне как фигуры из пророческих снов. Они мне видятся как привидения из будущего, как духи какой-то будущей расы людей, призывающие к нам – тем, кто будет отрицать их пророческое появление – по мере того, как они удаляются назад вглубь космоса, чьи физические и духовные законы мы столь долго, столь упорно пытались отрицать.

• 
  Роберт Дж. Бежибинг является автором многих статей и пяти книг, в том числе романов «Странная смерть Миссис Коффин» и «Приключения Аллегры Фуллертон». Его работы были поддержаны грантами фонда Лила Уоллес Ридерс Дайджест и Нью-Хемпширского Государственного Совета по Культуре. Он является профессором английского языка в колледже Нью-Хемпшир, где он был удостоен нескольких наград за свои выдающиеся заслуги в обучении.

© 2000 Robert J. Begiebing
This essay was originally published in New Hampshire College Journal, Spring 2000, vol.17, no.1

Translation by Reyzl Yitkin